НЕСКОЛЬКО ТЕЗИСОВ К ИСТОРИИ ГРАВЮРЫ
Но, разумеется, каждая техника гравюры имеет свои характерные
черты или качества, которые нуждаются в специальном рассмотрении. Здесь мне
хотелось бы только выдвинуть гипотезу, что возможности, законы или свойства
каждой гравюрной техники определяются в целом той эпохой, когда она родилась:
каждая техника как бы продолжает сохранять, заключать в себе существенные черты
искусства того времени. (К сожалению, для большей внятности этого предположения
мне придется повторить некоторые определения, которые уже были даны выше.)
Так, в обрезной гравюре на дереве, возникшей на рубеже XIV—XV веков, легко увидеть
свойства позднесредневекового искусства: синтетичность решений, экспрессивность,
обобщенность формы, ее выразительный лаконизм — ее знаковость. Такой она предстает
перед нами во всех своих высших проявлениях — от ранних анонимных мастеров до
экспрессионистов. И если мы захотим искать в других видах искусства некоторую
аналогию обрезной ксилографии, то ею будут готический витраж, средневековая
фреска или ранняя шпалера (с этим, кстати сказать, связаны и всегда сильно ощущаемые
декоративные качества обрезной гравюры).trinitymodel.narod.ru
Появившаяся несколько позже резцовая гравюра на металле всегда продолжает нести
в себе черты пластического стиля раннего Возрождения. Она близка скульптурному
рельефу и также требует завершенности фигур, чеканности форм — при факультативности
пейзажа, фона и т. д.: ведь и стиль живописи кватроченто также ориентирован
на рельеф. Это определяет весь метод резцовой гравюры — большое физическое напряжение
при работе, которое как бы переходит в образную ткань произведения; из метода
рождается эстетика — пластически законченный образ, характерный действенностью
и выявленностью деталей. И как ренессансная пластика превращается в классицизм
и потом деградирует в салон, так и резец, все более стандартизируясь в своих
приемах, увеличивает холодное, бездушное техническое совершенство и, наконец,
деградирует в «гравюру для банкнот», продолжая тем не менее сохранять — пусть
сугубо формально, внешне — черты статической пластичности видения.
Но если эстетика резцовой гравюры близка к рельефу, то эстетика офорта тяготеет
к рисунку. Офорт родился в руках мастеров живописного рисунка XVI—XVII веков,
и эта маньеристически-барочная концепция пластики с особым интересом к текучести
формы, со стремлением передать самое становление образа как бы навсегда отложилась
в офорте, и не случайно мы оцениваем всякий офортный лист в меру того, как в
нем воплощаются эти качества. Проблема non finita, незаконченности, поставленная
на рубеже маньеризма и барокко, есть одновременно и вечная проблема офорта как
искусства. Это обусловливает всю систему штриховедения в офорте — длинные, текучие,
продолжающиеся линии или короткие штришки, сгущающиеся в пронизанную светом
массу, как бы фиксация какого-то мгновения в движении теней, в изменчивости
света. У всех значительных офортистов — от Пармиджанино до Уистлера — мы обнаруживаем
такое понимание языка офорта. Намек, некоторая недоговоренность, стремление
во время работы выдержать темп скольжения иглы, полная необязательность заполнения
всего прямоугольника доски (сравним с резцовой гравюрой, эстетика которой как
раз требует полной проработки всей гравюрной плоскости), большая роль бумаги
— все это сближает офорт с рисунком. Не случайно лучшими офортистами всегда
были замечательные рисовальщики — вплоть до Пикассо.trinitymodel.narod.ru
Слишком молодая литография не дает еще достаточно исторического материала для
подобных обобщений, а отмеченная выше ее техническая нейтральность позволяет
работать на камне в самом широком диапазоне стилей и манер. И тем не менее можно
утверждать, что настоящая литография — а не просто рисунок на камне — до сих
пор продолжает оставаться детищем открывшего ее романтизма. Контрасты таинственной
тьмы и сверкающих вспышек света, колористическое богатство отношений, динамичность
и энергичность штриха, общая эмоциональность тона — все эти свойственные романтизму
качества определяют и эстетику литографии как искусства — от Жерико до Купреянова.
И, наконец, говоря о репродукционных техниках, можно было бы в каком-то смысле
сказать, что они не имеют своей эстетики. Но это, конечно, не вполне верно:
ведь у них есть свой язык, следовательно, должна быть и своя эстетика. Однако
характерно, что мы оцениваем гравюры этих техник преимущественно в терминах
живописи (тонкость тональных переходов, мягкость моделировки и т. п.), утверждая
этим, что эстетика их вторична. Если взять в качестве примера меццотинто — как
наиболее художественно тонкую и привлекательную из этих техник — то следует
иметь в виду, что оно было вызвано к жизни для воспроизведения тональной живописи
английских мастеров XVIII века, и когда тональная живопись в Англии кончилась
на Констебле (которого воспроизводил последний английский меццотинтист Д. Люкес),
то меццотинто просто перестало существовать. Это как бы предельный случай связанности
определенной техники гравюры с эпохой своего появления; здесь эта сцепленность
так сильна, что техника вообще не имеет потенций для каких-либо изменений.