|
Людвиг
фон Мизес,
"Либерализм":
...в целом
можно сказать, что у народов белой расы, населяющих сегодня Центральную
и Западную Европу и Америку, ментальность, которую Герберт Спенсер назвал
"милитаристской", сменилась ментальностью, которой он дал
имя "индустриальная". Сегодня [1927г. - А.Т.] есть только
одна великая нация, которая твердо придерживается милитаристского идеала,
а именно русские.
...
С того момента, когда Россия начала влиять на европейскую политику,
она постоянно ведет себя как разбойник, поджидающий в засаде момента,
когда он сможет наброситься на свою жертву и ограбить ее. Никогда русские
цари не признавали никаких других ограничений для расширения своей империи,
кроме продиктованных силой обстоятельств. ... Счастливым обстоятельством,
спасшим цивилизацию от уничтожения русскими, было то, что народы Европы
оказались достаточно сильны, чтобы успешно отразить нападение орд русских
варваров. Опыт, приобретенный русскими в наполеоновских войнах, крымской
войне и турецкой кампании 1877-1878 гг., показал им, что, несмотря на
огромную численность солдат, их армия не способна предпринять атаку
на Европу.
...
Либерализм, который полностью основан на науке и политика которого представляет
не что иное, как применение результатов науки, должен остерегаться высказывания
ненаучных ценностных суждений. Ценностные суждения стоят вне науки и
всегда являются чисто субъективными. Поэтому нельзя говорить о нациях
как о более или менее достойных. Следовательно, вопрос о том, являются
ли русские менее достойными или нет, лежит за пределами нашего обсуждения.
Мы вовсе этого не утверждаем. Мы говорим только о том, что они не желают
входить в систему человеческого общественного сотрудничества. В отношении
человеческого общества и сообщества наций их позиция - это позиция народа,
стремящегося к потреблению того, что накоплено другими. Люди, жизненными
силами которых являются идеи Достоевского, Толстого и Ленина, не могут
создать прочную социальную организацию. Они должны скатиться к условиям
полного варварства.
*
* *
Р.
Пайпс, "Я жил. Мемуары непримкнувшего"
(М., Московская школа политических исследований, 2005)
[стр. 311-313]
В докладе о принципах американской политики в отношении СССР я выдвинул
четыре основных тезиса:
- Коммунизм
по своей сути - учение экспансионистское. Его экспансионизм спадет,
если только система рухнет или, по крайней мере, подвергнется глубокому
реформированию.
- Сталинистская модель... в настоящее время стоит на пороге глубокого
кризиса, вызванного хроническими экономическими неудачами и трудностями
в результате чрезмерной экспансии.
- Наследники Брежнева и его сталинистские аппаратчики со временем, вероятно,
расколются на фракции "консерваторов" и "реформаторов",
причем последние будут добиваться определенной политической и экономической
демократизации.
- В интересах Соединенных Штатов способствовать развитию реформистских
тенденций в СССР путем двоякой стратегии: поддерживать реформаторские
силы внутри СССР и поднимать цену, которую Советский Союз должен будет
заплатить за свой империализм.
На обложке
доклада Рейган написал: "Очень обоснованно". Это эссе было
передано Тони Долану, одному из главных составителей речей в Белом доме,
и оно стало теоретической основой для знаменитой лондонской речи Рейгана
в июне 1982 года.
Мой подход совершенно противоречил стандартной американской политике
по отношению к СССР в период "холодной войны", основанной
на поведенческой психологии: наказывать за агрессию и поощрять хорошее
поведение, но тщательно избегать вмешательства в дела самого режима.
С моей точки зрения, такой подход был тщетным, потому что, как я уже
отмечал выше, именно система подталкивала Советский Союз к агрессии.
А раз так, мы должны были делать все, что в наших силах, чтобы изменить
систему, главным образом политикой экономического давления и энергичной
программой вооружений. Первое вынуждало бы Москву реформировать свою
командную экономику, а второе должно было показать ей бесполезность
попыток достигнуть военного превосходства над нами.
Политика сдерживания, которая оставалась краеугольным камнем американской
политики по отношению к Советскому Союзу, уже давно изжила себя. Она
предполагала противодействие советской территориальной экспансии, чтобы
создать внутреннее давление, которое со временем приведет к переменам.
Этот подход был явно старомодной концепцией, потому что империализм
рассматривался в традиционном территориальном плане, как военная экспансия
Советского Союза, подобно нацистской Германии. В действительности с
1917 года коммунисты придумали целый набор инструментов завоевания,
среди которых непосредственно военные действия были лишь одним из средств
и далеко не самым важным. Вторжение в Афганистан в 1979 году было первым
примером после неудачного вторжения в Польшу в 1920 году, когда Советская
армия была использована в мирное время в целях экспансии. Излюбленным
методом коммунистов была работа изнутри, путем политической подрывной
деятельности и создания экономической зависимости. После того как Китай
был захвачен коммунистами в 1949 году, политика сдерживания утратила
свою действенность. За годы, последовавшие за этим, Москва преодолела
наши преграды и создала зависимые от себя режимы на каждом континенте:
в Африке это были Эфиопия, Ангола и Гана; в Азии - Северная Корея и
Северный Вьетнам; в Центральной Америке - Куба, Чили и Никарагуа. Ни
в одной из этих стран Москва не устанавливала свою гегемонию военными
средствами. Как показала наша неудачная война во Вьетнаме, остановить
коммунистическую экспансию военными средствами было невозможно, так
как метастазы коммунизма распространялись по всему миру. Следовательно,
было безнадежным предприятием пытаться предотвратить его дальнейшее
распространение на периферии; нужно было нанести удар в самое сердце
советского империализма, по его системе.
[стр. 228-229]
Поскольку меня обвиняли в том, что я придерживаюсь всяких сумасбродных
идей по этому вопросу, начиная с пренебрежения опасностью ядерной войны
и кончая предположением, что русские начнут ядерную атаку в любой день
ни с того ни с сего, мне не остается ничего лучшего, как подытожить
мои действительные взгляды в том виде, в котором я их выразил в письме
в "Нью-Йорк ревью оф букс" пару лет спустя. Они основывались
на четырех тезисах:
1. Советское
руководство не желает войны и надеется достичь своих глобальных целей
без военной конфронтации с Соединенными Штатами;
2. Советское руководство благоразумно допускает, что война с Соединенными
Штатами может тем не менее начаться;
3. Они считают, что в такой всеобщей войне стратегическое ядерное оружие
будет играть решающую роль;
4. Исходя из этого предположения, они осуществляют приготовления как
оборонительного, так и наступательного характера, чтобы выйти из войны
с возможно наименьшими потерями и с сохраненной политической системой,
иными словами, с победой.
[стр. 304-305]
... чем в большей безопасности чувствовали себя советские лидеры, тем
более агрессивно они себя вели, и наоборот. Единственный раз, когда
они проявили уступчивость и сговорчивость по отношению к иностранной
"империалистической" державе пришелся на 1940-1941 годы, когда
они опасались, что, завоевав континентальную Европу, Гитлер повернет
против них.
[стр. 321-322]
Немцы повторяли вслед за Москвой, что единственной альтернативой разрядке
была ядерная война. ... Единственный имевший смысл совет, который я
получил по этому вопросу, дал мне мой старый друг Борис Суварин. В октябре
1981 года, во время моего последнего, как оказалось, визита к нему перед
его смертью, он сказал мне: "Помни, Пайпс, они готовы на все, что
угодно, но не на войну; они шантажисты".
[стр. 338-339]
В конечном итоге исход будет зависеть от соперничающих сторон. Вопрос
стоит так: что сильнее - стремление номенклатуры сохранить и расширить
свою власть или стремление демократий сохранить свой уклад жизни? Вероятно,
исход не вызывал бы разногласий, если бы ядерное оружие не вселяло в
сердца людей на Западе такой страх, который парализует их волю к сопротивлению.
Следовательно, центральным здесь является вопрос о страхе и мужестве.
Клаузевиц в свое время писал, что "любая война направлена против
мужества человека" и что главной целью в конфликте является "убить
мужество противника".
[стр. 262]
У него [Рейгана] было несколько глубоких убеждений, и они служили ему
компасом в его политических решениях. Среди них была вера в то, что
Америка - Богом избранная страна и что необходимо восстановить ее первенство
в мире, которого она лишилась из-за долгих лет пораженчества и военной
слабости. Коммунизм он считал абсолютным злом, которое было обречено,
если только Соединенные Штаты и союзники приложат достаточно усилий.
Он стремился избежать войны любой ценой. Он верил в то, что должен быть
небольшой государственный аппарат, низкие налоги и частная инициатива.
Мне кажется, что все остальное было ему глубоко безразлично, и это помогло
ему достичь высокой степени духовной целостности. Также его не заботило
то, как его цели будут достигнуты: главным было "что", а не
"как". Как-то раз судья Уильям Кларк, занявший пост Аллена,
сообщил сотрудникам СНБ, что для Белого дома нужно выполнить некую работу.
Когда мы задали вопрос, как это сделать, Кларк ответил: "Президент
считает, что если вы делаете правое дело, то найдутся и подходящие средства".
*
* *
Ф.
Фукуяма, "Конец истории и последний человек"
...
В предвидимом будущем мир будет разделен на постисторическую часть и
часть, застрявшую в истории. В постисторическом мире основным направлением
взаимодействия между государствами будет экономика, и старые правила
политики с позиции силы утратят свое значение.
...
С другой стороны, исторический мир будет все еще расколот многими религиозными,
национальными и идеологическими конфликтами (в зависимости от степени
развитости участвующих стран), в которых по-прежнему будут применимы
старые правила политики с позиции силы.
...
Отношение между демократическими и недемократическими режимами будет
по-прежнему характеризоваться взаимным недоверием и опасением, и, несмотря
на растущую экономическую взаимозависимость, сила будет оставаться в
их взаимоотношениях ultima ratio.
...
Мирное поведение демократий предполагает далее, что Соединенные Штаты
и другие демократические страны имеют долговременные интересы по сохранению
сферы демократии в мире и ее распространению туда, куда это возможно
и позволяется расчетом.
...
Если попытаться создать лигу наций согласно предписаниям Канта, избавленную
от фатальных недостатков прежних международных организаций, то ясно,
что получится что-то больше похожее на НАТО, чем на ООН - то есть лига
по-настоящему свободных государств, собранных воедино своей общей приверженностью
к либеральным принципам. Такая лига будет куда более способна применить
силу для защиты своей коллективной безопасности от угроз со стороны
недемократических стран. Составляющие ее государства сумеют в своих
взаимоотношениях придерживаться принципов международного права.
...
Хотя из-за многих неудачных президентств за последние десятилетия блеск
этой должности сильно полинял, такой успех президента, как победа в
войне, приносит широкое публичное признание, абсолютно недоступное самому
преуспевающему промышленнику или предпринимателю. Так что демократическая
политика будет по-прежнему привлекать к себе людей, которые хотят получить
признание выше, чем у других.
Рядом с постисторическим миром существует огромный исторический мир,
и он продолжает манить к себе определенные личности именно потому, что
остается царством борьбы, войны, несправедливости и нищеты. ... Наверное,
для здоровья либеральных демократий полезно, что третий мир существует
и поглощает энергии и амбиции подобных людей.
...
Либеральная демократия, которая способна в каждом поколении проводить
короткую и решительную войну для защиты своей свободы и независимости,
будет куда более здоровой и удовлетворенной, чем знающая лишь непрерывный
мир.
*
* *
Д.Буш
(старший), Б.Скоукрофт, "Мир стал другим"
(A World Transformed, NY, 1998 - М., 2004)
...
[Дж. Буш-старший:] Я гордился и горжусь тем, как действовали наши военные
[в первой "Войне в Заливе" - А.Т.], очень горжусь. Многие
из тех, кто служил в последние 30 лет, чувствовали себя обманутыми:
в основном из-за того, какими методами велась война во Вьетнаме [имеется
в виду вмешательство политиков - А.Т.]. Целое поколение американцев
прославлялось за отказ служить в вооруженных силах. А тех, кто служил,
по возвращении домой зачастую ждали не признательность и хвала, а насмешки,
в то время как уклонявшиеся от призыва и протестовавшие против него
считались мужественными, даже героическими людьми. Теперь с этим покончено,
Америка вернула свой авторитет.
...
[Б. Скоукрофт:] Мир, который окружал нас в январе 1989 года, характеризовался
соперничеством сверхдержав. Борьба во время холодной войны сформировала
наши представления о внешней и внутренней политике, наших институтах
и процессах, вооруженных силах и военной стратегии. И вот в мгновение
ока все это исчезло. Мы оказались в уникальной ситуации, не имея ни
опыта, ни примеров, стоя в одиночку на вершине власти. Это была - и
остается таковой - беспрецедентная ситуация в истории, которая предоставляет
нам редчайшую возможность формировать лицо мира и налагает на нас величайшую
ответственность делать это мудро, на благо не только Соединенных Штатов,
но и всех остальных стран.
*
* *
Билл
Клинтон, "Моя жизнь"
(NY, Alfred A. Knopf, 2004 - М., Альпина Бизнес Бук, 2005)
[
стр. 747-748]
В августе ситуация резко изменилась. Хорваты начали наступление, чтобы
вернуть себе Краину - область Хорватии, которую проживающие там сербы
объявили своей территорией. Некоторые европейские и американские военные
и сотрудники спецслужб возражали против этой операции, полагая, что
Милошевич вмешается и поддержит сербов в Краине, но я был солидарен
с хорватами. Такую же позицию занимал и Гельмут Коль, который, как и
я, знал, что дипломатические усилия не дадут желаемого результата до
тех пор, пока сербы не понесут серьезного военного поражения.
Поскольку мы знали, что речь идет о выживании Боснии, мы не слишком
строго соблюдали эмбарго на поставки оружия. В результате хорваты и
боснийцы получили оружие, которое помогло им выжить. Мы также разрешили
одной частной компании отправить в Боснию отставных американских военных,
которые стали инструкторами в хорватской армии.
Милошевич, однако, не пришел на помощь сербам в Краине, и хорватским
войскам удалось захватить эту область, не встретив серьезного сопротивления.
Это стало первым за четыре года поражением сербов, изменившим соотношение
сил и психологию враждующих сторон. Один из находящихся в Хорватии западных
дипломатов заявил: "Это практически стало сигналом о поддержке
из Вашингтона. Американцы искали возможность нанести удар по сербам
и использовали для этого хорватов". 4 августа, навестив в больнице
журналиста Сэма Дональдсона, много лет проработавшего корреспондентом
программы новостей телеканала АВС, которому сделали операцию по поводу
рака, я признал, что наступление хорватов может способствовать разрешению
конфликта. Дональдсон, остававшийся профессиональным журналистом даже
на больничной койке, передал мое замечание на свой телеканал прямо из
госпиталя.
...
[ стр. 927]
Через несколько дней [ноябрь 1998г.] международное сообщество предприняло
еще один важный шаг к стабилизации международной финансовой системы,
выделив Бразилии пакет помощи размером в 42 миллиарда долларов, 5 миллиардов
из которых составили средства американских налогоплательщиков. В отличие
от помощи Таиланду, Южной Корее и России, на этот раз кредит был предоставлен
еще до того, как Бразилия оказалась на грани дефолта, что соответствовало
нашей новой политике, сутью которой было предотвращение новых кризисов,
с тем чтобы не дать им распространиться на другие страны. Мы делали
все от нас зависящее, чтобы убедить международных инвесторов в твердом
намерении Бразилии следовать по пути реформ и в том, что у нее имеются
достаточные средства для борьбы с финансовыми спекулянтами. На этот
раз условия займа МВФ были менее жесткими и не требовали свертывания
программ помощи малообеспеченным гражданам, а бразильские банки получали
разрешение продолжать выдавать кредиты. Я не знал, сработают ли эти
меры, но испытывал глубокое доверие к президенту Энрике Кардосо, а Соединенные
Штаты как крупнейший торговый партнер Бразилии были кровно заинтересованы
в успехе этой страны. Мы рисковали, однако это был риск, на который
стоило пойти.
...
[стр. 1046]
На следующий день [19 декабря 2000г.] избранный президент Буш прибыл
в Белый дом. Подобная встреча состоялась у меня восемь лет назад с его
отцом. Мы говорили о прошедших выборах, о том, на каких принципах строилась
работа Белого дома, а также о национальной безопасности. Буш формировал
опытную команду из людей, работавших в прежних республиканских администрациях,
которые полагали, что главные проблемы в этой сфере - создание национальной
системы противоракетной обороны и Ирак. Я сказал ему, что исходя из
опыта прошлых восьми лет считаю: самыми главными проблемами в сфере
безопасности (в убывающем порядке) для него будут Усама бен Ладен и
"Аль-Каида"; отсутствие мира на Ближнем Востоке; противостояние
новых ядерных держав - Индии и Пакистана, а также связи пакистанцев
с "Талибаном" и "Аль-Каидой"; Северная Корея, и
только потом Ирак. Я сказал Бушу, что самым большим разочарованием для
меня была невозможность поимки бен Ладена; что у нас все еще существует
возможность достижения мира на Ближнем Востоке; что мы уже почти заключили
соглашение с Северной Кореей об ее отказе от программы строительства
баллистических ракет, но ему, вероятно, придется посетить эту страну,
чтобы его подписать.
Буш выслушал меня, почти не комментируя мои слова, а потом сменил тему
и спросил, на каких принципах я строил свою работу.
*
* *
Строуб
Тэлботт, "Билл и Борис. Записки о президентской дипломатии."
(М.: ОАО "Издательский Дом "Городец"", 2003)
[стр.
488-496]
... В 90-х годах, когда США собирали коалиции и готовились бомбить Персидский
залив или Балканы, Россия, размахивая своим правом вето, настаивала,
чтобы использование силы санкционировал Совет Безопасности ООН. А когда
США заявляли, что сами вправе санкционировать все, что угодно, Ельцин
негодовал на американский произвол.
На сей раз российское правительство подтвердило, что по Хартии ООН США
имеют право предпринимать военные действия против Талибана, а когда
НАТО вспомнил о положении собственной хартии, где заявлялось, что нападение
на одного из членов Блока приравнивается к нападению на всех, Россия
выразила свое понимание.
3 октября Путин впервые посетил Брюссель как президент России и познакомился
с Джорджем Робертсоном, преемником Хавьера Соланы на посту генерального
секретаря НАТО (Солана перешел в Европейский Союз на должность, которая
больше всего похожа на "министра иностранных дел"). В публичном
заявлении после переговоров с Робертсоном Путин значительно смягчил
российское неприятие расширения НАТО, включая, как он намекнул, и прием
в Блок прибалтийских республик на следующем саммите в Праге в 2002 году.
Я предвидел, что с Путиным во втором раунде расширения будет легче иметь
дело, чем с Ельциным в первом. Наша администрация уже определила принцип
принятия в НАТО новых членов. Имелось и еще две причины, по которым
от Путина можно было ожидать реакции помягче. Во-первых, будучи намного
популярнее Ельцина, он меньше опасался внутренних врагов, которые использовали
бы вопрос о НАТО против него. Во-вторых, он признавал, что единственная
значительная угроза России поступает с востока и юга - никак не с запада.
Я рассчитывал, что в вопросе о расширении НАТО, как и НПО/ПРО, Путин
не позволит России проиграть и не даст проблеме стать непреодолимым
препятствием для начинающих складываться отношений с Бушем.
Но я все же думал, что по мере приближения Пражского саммита Путин станет
двигаться изящнее, осторожнее и медленнее, держа нас в неведении по
поводу окончательной позиции России на переговорах и таким образом имея
какую-то возможность контролировать то, что он сможет получить взамен.
После 11 сентября прибалты и прочие центральноевропейские соискатели
поначалу опасались, что администрация Буша в своей новой решимости не
волновать Россию может как-то притормозить процесс расширения.
Но Путин, похоже, использовал свой визит в Брюссель, чтобы ускорить
приспособление России к собственному расписанию Блока.
Вскоре НАТО вознаградил Путина обещанием, которое инициировал премьер-министр
Великобритании Тони Блэр и подкрепил президент Буш: Россия на основе
равенства с членами Блока сможет участвовать в совместном процессе принятия
решений и в действиях по вопросам, непосредственно и легитимно касающимся
российских интересов. Такое соглашение означало усовершенствование Совместного
постоянного совета Россия-НАТО, основанного в 1997 году. Консервативные
комментаторы, считавшие, что администрация Клинтона и так зашла чересчур
далеко, впустив Россию в советы Блока, ворчали, что республиканская
администрация, похоже, заходит по этому скользкому склону еще дальше.
Со своей стороны Путину приходилось иметь дело с российскими критиками,
обвинявшими его в отказе от давней российской защиты старых советских
границ - той красной черты, за которую никогда не должен заступать НАТО.
...
В середине декабря [2001г.] администрация Буша оставила попытки достичь
компромисса и решила раз и навсегда прекратить действие договора о ПРО.
Американская военная операция в Афганистане против Талибана и "Аль-Каэды"
шла успешно, популярность Буша дома и репутация за рубежом, казалось,
достигли пика. Президент и его команда заключили: для того чтобы выбрать
всю возможную слабину, лучшего момента не представится. Но, помимо этого,
они делали все возможное, чтобы помочь Путину справиться с неизбежным
впечатлением, что Россия в который уже раз получила команду заткнуться
и жевать свой шпинат.
Выступая 13 декабря в Роуз-Гарден, Буш очень старался представить выход
из договора о ПРО как еще один пример более высокого уровня американо-российских
отношений и его собственного партнерства с Путиным. Начал он так: его
решение отражает то, "что мы обсуждали с моим другом президентом
Владимиром Путиным". США "пошли дальше" договора о ПРО,
тем самым распрощавшись с "мрачной теорией" взаимно гарантированного
уничтожения и оставив за спиной "один из последних рудиментов"
холодной войны.
В качестве дополнительной крупицы сахара к заведомо горькой пилюле Буш
намекнул, что США в конце концов пойдут на кодификацию ограничения наступательных
вооружений, то есть на установление новых потолков в каком-либо официальном
документе. Это сделает соглашение несколько более взаимным и несколько
менее односторонним - скромный реверанс в сторону традиционного контроля
за вооружениями.
В самой тщательно разработанной части выступления в Роуз-Гарден Буш
сказал, что они с Путиным договорились: решение США прекратить выполнение
свои обязательств по договору о ПРО "никоим образом не будет подрывать
ни наши новые отношения, ни безопасность России".
Всего через несколько часов Путин выпустил собственное заявление. Он
признавал, что США вправе выйти из договора, что администрация Буша
неуклонно подчеркивала свое намерение это сделать и что его о решении
президента Буша уведомили заблаговременно.
- Однако, - продолжал Путин, - мы считаем данное решение ошибочным.
- Именно поэтому Россия "не пошла на настойчиво предлагавшийся
США совместный выход из Договора о ПРО и сделала все от нее зависящее,
чтобы этот договор сохранить".
А затем наступил радикальный и категорический сдвиг в давнишней политике
России:
- Как известно, Россия, так же, как и США, в отличие от других ядерных
держав давно располагает эффективной системой преодоления противоракетной
обороны. Поэтому я с полной уверенностью могу за
явить, что принятое Президентом США решение не создает угрозы на циональной
безопасности Российской Федерации.
Одной фразой Путин отрекся от многочисленных докладов генерала Николая
Зленко, слышанных мной в 1999 и 2000 годах: тот на картах и схемах громогласно
и непреклонно доказывал, что американская противоракетная система нейтрализует
российские силы стратегического сдерживания.
Примерно как и прежде с расширением НАТО, Путин, попросту говоря, решил
покатиться, куда пихают. Российский лидер, пришедший к власти отчасти
благодаря своему умению тихо, окольно и вежливо противостоять США, теперь,
как и его предшественник Борис Ельцин, просто сдался.
Путину хотелось притупить критику у себя в стране утверждением, что
он получил от Буша компенсацию выше той, о которой Ельцину удалось договориться
с Клинтоном. В случае с НАТО Путин отмечал перспективу более достойных,
влиятельных и значимых отношений с Блоком, нежели Ельцин получил от
Клинтона в 1997 году, а применительно к стратегическим вооружениям -
что США теперь готовы сократить свой арсенал ниже того уровня, о котором
Клинтон и Ельцин договорились в Хельсинки.
Ощущение
такое, будто в лесу епископа Беркли беззвучно рухнуло очень большое
дерево [Аллюзия на Джорджа Беркли, епископа Клойнского
(1685-1753) - ирландского философа и богослова, родоначальника современного
идеализма, считавшего, что материя не может существовать вне ее восприятия
разумом. Дерево, падающее в лесу, где никто не может засвидетельствовать
падение, - один из его хрестоматийных примеров. - Прим. переводчика.].
Администрация не просто прикончила договор, тридцать лет сохранявший
ядерный мир, - она нанесла потенциально смертельный удар по контролю
за вооружениями вообще. Однако этот ход не только вызвал на удивление
мало возмущения, но почти не привлек внимания, - отчасти потому, что
критикам не хотелось выглядеть недовольнее Путина.
Что же до самого Путина, я задавался вопросом: не жалеет ли он о своем
давнем решении послать Клинтона к черту с его пакетом поправок к договору
о ПРО и ограничений наступательных вооружений, который США готовы были
предложить России в 2000 году? Унаследуй Буш от Клинтона договор, а
не тупик, куда завело русское упрямство, ему было бы сложнее смести
одним махом ОСВ, СНВ и всю структуру соглашений, выработанных на переговорах
и имеющих силу законов.
Как бы ни разнились отношения Буша и Клинтона к контролю за вооружениями,
методика новой администрации в достижении цели оставалась знакомой:
Буш был несгибаемо настойчив, добиваясь исхода, которому противилась
Россия, но оттеняя его желательными для России условиями - паритетом,
сотрудничеством и интеграцией. Практически то же самое делал Клинтон,
желая выманить у России согласие на расширение НАТО и обеспечить ее
участие в миротворческом процессе на Балканах.
...
Тезис стал расхожим комментарием: американо-российские отношения, без
руля и ветрил дрейфовавшие или даже пошедшие на дно в годы Клинтона,
теперь, как и сама история, вступили в новую, более внятную и многообещающую
стадию. Подобные комментарии лишь отчасти носили оттенок партийной борьбы.
Хотя республиканцы не преминули добавить: больше того, спасибо, что
американское и российское президентство сейчас оказалось в руках трезвых,
расчетливых реалистов, способных на вызов, брошенный одиннадцатым сентября,
ответить конкретными мерами, а не заоблачной риторикой и медвежьими
объятьями.
Все это напоминало мне, как в кампании 1992 года отец нынешнего Буша
утверждал, что именно он - хозяин Овального кабинета в ту пору, когда
рухнули Берлинская стена, Варшавский договор и Советский Союз, - лично
закончил холодную войну. Клинтон тогда отверг его заявление, сравнив
с претензиями петуха на авторство рассвета. Теперь функционеры администрации
второго Буша утверждали: в свой первый год тот руководил окончанием
эпохи после холодной войны; они метили собственную историческую территорию,
давая понять: все, чего они достигли с Россией, по умолчанию концептуально
ново, более эффективно в исполнении и долговечно в последствиях, нежели
свершенное предыдущей администрацией.
На эту кичливость я отреагировал примерно так же, как Клинтон на комментарии
Буша о копаниях в путинской душе после их первой встречи в Любляне в
июне 2001 года: если это нужно для того, чтобы новая администрация продолжила
начатое предшественниками, - прекрасно. Пускай петух кукарекает в полдень,
сколько влезет.
Я никогда не разделял стремления остальных (включая моего друга и начальника)
придумать для нашего времени наклейку с лозунгом. Для меня эпоха после
холодной войны - лучше, чем ее название, поскольку то был период значительных
свершений и надежд.
Теперь эта эпоха закончилась. Всплеск приспособленчества друг к другу
и сотрудничества между Джорджем У. Бушем и Владимиром Путиным осенью
2001 года отметил не поворотный пункт, а мгновение ясности, консолидации
и ускорения положительных тенденций предыдущего десятилетия. Несмотря
на разговоры о том, как все изменилось, никакого сдвига в историческом
направлении внутренней эволюции России и ее отношений с Западом, как
его рассматривали Джордж Кеннан и Билл Клинтон, не произошло. Напротив:
после 11 сентября новый российский президент пришел к выводу, что может
себе позволить двинуть страну в этом направлении еще быстрее, а совсем
новехонький президент США отчетливее прежнего увидел, что Штаты должны
России в этом помочь.
*
* *
Во время
неформального саммита Россия-НАТО в Константиновском дворце в Стрельне
Владимир Путин демонстрировал готовность к компромиссам.
Фото Дмитрия Азарова (из книги А. Колесникова "Я Путина
видел!").
|