Гостевая книга

Г. Дельбрюк, "История военного искусства в рамках политической истории"
т.3 "Средневековье"
("Наука", "Ювента", СПб, 1996, стр. 173-186)

[Некоторые примечания опущены - А.Т.]

ГЛАВА II. РЫЦАРСТВО С ВОЕННОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

БОЙ ПРИ ПИЛЛЕНРЕЙТЕ
11 марта 1450 г.

Бой этот подробно описан в хрониках Нюренбергского бургомистра Эргарда Шюрштаба [I], который сам в нем участвовал в качестве военачальника, а также имел самые полные сведения относительно противной стороны, так как в Нюренберг было доставлено значительное число пленных дворян из свиты Альбрехта.
Альбрехт спровоцировал нюренбержцев, сообщив им, что собирается ловить рыбу в принадлежащем им пруде у Пилленрейта, в двух часах к югу от города; пусть они придут и помогут ему ловить и есть рыбу, он ждет их. Нюренбержцы кликнули клич - "выступать всем" и прибыли к месту боя с 500 [II] конными и 4000 пехотинцами, вооруженными арбалетами, самострелами и пиками. В городе к этому времени числилось 20000 жителей и, кроме того, в нем нашли убежище еще 9000 укрывшихся за его стенами от бедствий войны крестьян - его подданных. Сверх того город взял себе на службу наемников и среди них рыцаря Кунца фон Кауфунген, который впоследствии прославился как похититель принцев, и Генриха Рейс фон Плауен, назначенного главнокомандующим всеми нюренбергскими военными силами. У маркграфа было 500 конных воинов [III].
Мы не касаемся деталей боевого порядка и способа ведения боя, нас интересует построение главных рыцарских отрядов той и другой стороны. Генрих фон Плауен предложил "благородному и мужественному" Гейнцу Ценгеру вместе с 4 другими рыцарями образовать острие "клина". Эти 5 стали в первой шеренге "клина". Вторая шеренга состояла из 7, третья из 9, четвертая из 11 рыцарей. Затем следовал отряд кнехтов, построенных четырехугольником, а в последней шеренге стояло 14 "досточтимых" (патрициев) Нюренберга, поддерживавших сплоченность отряда. Рыцари первых шеренг - клина - все названы по именам. Всего в отряде было 300 человек; было ли в задних шеренгах его по 11 или может быть по 13-14 человек, неизвестно; как бы то ни было, глубина отряда была в 22-25 шеренг.
Такое построение приблизительно соответствует современному полку кирасир, вооруженных пиками, из 3 эскадронов, построенных в линию колонн по четыре ряда с командиром полка, командирами эскадронов и лейтенантами впереди и в качестве замыкающих.

Построение "острием" рыцарей при Пилленрейте.

Если бы современному кавалеристу рассказать, что полковник повел свой полк в бой в таком виде (ибо не надо забывать, что речь идет не о походном, а о боевом порядке), то он без всякого сомнения ответил бы, что такого полковника следует либо предать военному суду, либо отправить в дом для умалишенных.
Именно тем и важен для нас этот рассказ, что чем больше в него углубляться, тем отчетливее проступает основное различие между рыцарством и конницей. Происхождение данного свидетельства служит порукой его достоверности; что такой боевой порядок не явился только капризом Генриха фон Плауен, - ясно из того, что, по тому же свидетельству, маркграф Альбрехт свой главный отряд построил точно в таком же порядке (и здесь все рыцари отдельных рядов также названы по именам), а также из того, что подобные рассказы или предписания находим и в других источниках [IV].
Характерным для этого строя является узкая линия фронта (самое большее в 14 рядов) и заострение колонны клином. Рассмотрим прежде всего узкий фронт, которому соответствует его значительная глубина. Представим себе, что противник с войсками такой же численности построился иначе - в 2, 3 или 4 шеренги, тогда он в атаке мог бы, обойдя острие клина, наступать на оба фланга; всадники в глубине колонны не успели бы сразу повернуть своих лошадей и стать лицом к наступающим, а были бы подвержены ударам вражеских копий сбоку, не будучи в состоянии оказать сопротивление. Компенсируется ли этот минус преимуществами глубокого строя? Глубина пехоты укрепляет силу ее натиска, которым она опрокидывает более слабого неприятеля или прорывает его ряды, для кавалерии же глубина построения не имеет такого значения. Это было известно уже античным теоретикам, из которых Элиан говорит в своей "Тактике" (гл. XVIII, § 8), что глубина построения не дает коннице тех выгод, что пехоте, так как задние ряды конницы не напирают, как в пехоте, на передние, заставляя их продвигаться вперед, а также что всадники, тесно примыкая к передним рядам, не составляют мощной массы; наоборот, если бы они пожелали тесно сомкнуться, то они взволновали бы своих коней и внесли бы замешательство в свои ряды.
Поэтому современные кавалерийские уставы предписывают как раз обратное боевому строю рыцарей при Пилленрейте. "Линейное построение, - значится в одном из них, - есть единственное боевое построение кавалерии. Таким образом, атака колоннами не производится никогда (или разве только, когда не остается другого исхода за недостатком времени и места для того, чтобы развернуться), так как кавалерия противника, будучи равной силы, но построенная в линию, будет иметь превосходство благодаря одному только своему построению". "Успех атаки зависит, главным образом, от силы удара и от применения холодного оружия. При линейном построении это последнее находит себе применение полностью, в колонне же - лишь частично. Кроме того, существенным преимуществом линии перед равной по численности колонной является ее большая ширина, благодаря которой оказывается возможным охватить противника выступающими за его фланги частями и атаковать на самой слабой его стороне - на флангах. Кавалерия, которую атакуют с флангов, также терпит поражение, как и кавалерия, которая ожидает противника, не двигаясь с места".
Итак, если бы даже колонна, построенная, как при Пилленрейте, клином своим прорвала неприятельский фронт, на что, впрочем, рассчитывать с уверенностью нельзя, то и это не было бы выигрышем, так как тем временем главная масса войска, беспомощная против двойной фланговой атаки, была бы уничтожена.
Рыцарский же бой представляет собою нечто совершенно иное, чем современный кавалерийский.
И в рыцарском бою точно так же, как в современном кавалерийском, обход с фланга имеет существенное значение, но произвести его было не так легко по той причине, что все передвижения были гораздо медлительнее. Только придвинувшись вплотную к противнику, рыцари переходили на более оживленный аллюр, но и тогда еще он оставался настолько медленным, что у всадника всегда была возможность повернуть коня навстречу атаковавшему его с фланга противнику. При построении глубокой пилленрейтской колонны не имелось в виду, что масса войска будет сохранять это построение во все время боя, - это отняло бы у подавляющего большинства возможность пустить в ход оружие; напротив, предполагалось, что в момент атаки задние шеренги станут как бы непрерывно переливаться через край, слева и справа, так что продвижение вперед будет осуществляться одновременно с атакой и стычками. Это было в отличие от современных условий, в силу медленного передвижения, возможно и выгодно в том смысле, что обеспечивало сплоченное наступление. Отвлеченно говоря, было бы, конечно, лучше, если бы перестроение осуществилось уже заранее; но тогда пришлось бы двигаться вперед широко развернутым фронтом, что очень трудно: это требует строевых упражнений, которых безусловно не хватало этим рыхлым войскам. В частности при атаке широким фронтом легко образуются промежутки, могущие быть опасными.
В цитированном выше руководстве значится далее, что от кавалерии следует требовать большей подвижности. "Линейное построение этой подвижностью не обладает, так как при нем перемены направления затруднены и далеко не всегда имеется допускающая передвижения площадь той ширины, которая требуется для линейного построения. В силу этого кавалерии для маневрирования необходимо строиться колоннами. Последние, помимо наибольшей подвижности в пересеченной местности, должны допускать наиболее быстрый и простой переход к линейному построению". Требуемый здесь наибыстрейший переход от колонны к линии предполагает такую маневренную способность и строевую подготовку, которой "рыцари и кнехты" не обладали; отсюда и конная атака медленным аллюром и глубокой колонной, которая должна развертываться в линию только в самый момент столкновения.
Теперь нам становится также понятным своеобразное заострение колонны. Если бы отряд просто строился равномерной глубокой колонной, например в 12 всадников по фронту и в 25 всадников в глубину, то первые шеренги подвергались бы опасности немедленного охвата флангов в случае несколько более широкого построения противника. Но если каждая последующая шеренга шире предыдущей на одного человека, то последний, подвергаясь сам уже меньшей опасности, защищает фланг предыдущей шеренги. Опасности этой подвергаются не более чем 5-6 шеренг; последующие шеренги в момент столкновения уже сами по себе так далеко "переливаются через край", что противостоят фланговым ударам противника, и если бы последовательно проводить до конца постепенное расширение колонны, то это привело бы к потере главного преимущества узкого фронта - легкого и уверенного управления.
Итак, смысл атаки глубокой колонной заключается в том, что этим способом можно приблизить к неприятелю всю массу сплоченно и равномерно. Менее надежные кнехты удерживаются замыкающими колонну рыцарями. Только во время сражения или непосредственно перед ним колонна развертывается настолько, что отдельный боец получает возможность пользоваться оружием. То, что первая шеренга доведена до 5 человек, представляет удобство легкого управления, а постепенное расширение колонны обеспечивает такого же рода фланговое прикрытие для находящихся впереди шеренг, какое в настоящее время образуют задние уступы на флангах первой линии.
Развернутый в линию фронт представлял бы по сравнению с такой колонной неудобство для боевого управления и в момент столкновения с неприятелем оказался бы несплоченным, с промежутками, между тем как выгода линейного построения - возможность атаки с флангов - отпала бы, так как была бы встречена задними линиями неприятельской колонны, которые, беспрестанно "переливаясь", воспрепятствовали бы ей, имея достаточно времени для этого при медленности передвижений той и другой стороны. Единственно доступные для фланговой атаки шеренги защищены благодаря построению клином, естественно приведшему к выступлению задних шеренг за края передних уступами с правой и левой стороны.
Сила действия современной конницы как единого тактического организма заключается в нанесении более сосредоточенного, мощного удара, особенно сокрушительного с фланга, имея в виду, что сомкнутая колонна не может защищаться с боков. Колонное построение у рыцарей не имеет целью сплоченный натиск исключительной массивности и силы, а представляет собой лишь форму построения для сближения с противником, которое затем переходит в сражение с участием каждого бойца в отдельности.
Если несомненно, что смысл пилленрейтского боевого порядка именно в этом, то построение головы колонны представляется несколько чересчур надуманным, - можно сказать, доктринерским, так как ясно, что те 2 всадника, которые выступают справа и слева каждой предшествующей шеренги, вряд ли удержат коня точно на корпус сзади, а скорее всего при столкновении все окажутся в первом ряду, поскольку вообще при различии в темпераментах и в быстроте лошадей, а также и в рвении рыцарей можно было удерживать равнение. Мы можем поэтому не останавливаться на колонне клином, как на ухищрении, исчезающем в испытаниях суровой практики, которым короткое время [V] как бы забавлялись; важным и решающим является резко противоречащее кавалерийским принципам продвижение к противнику глубокой колонной, acies, cuneus ("клином", "острием"), как они называются в источниках.
Если не принимать в расчет уменьшения числа рядов в передних шеренгах как тонкости, несущественной для практики, то остается построение при сближении с противником очень глубокими колоннами, а это, как мы убедились, в такой мере связано было с самой природой рыцарского боя, что прямо можем принять, что так делалось и в более ранние века той же эпохи.
Построение колоннами все же было не единственным, которого придерживались. Преимущество, которое при более широком и редком строе могло дать окружение с флангов, хотя и не решало дела, все же явно было; и у нас есть документальное свидетельство того, что возможность противоположного решения здесь сознавалась и что могли склоняться как к тому, так и другому принципу. Ян фон Геелу рассказывает (стих 4918), что в сражении под Воррингеном (5 июня 1288 г.) властитель Лидекерке воскликнул: "Войско неприятеля так растягивается в стороны, что мы будем окружены, прежде чем успеем оглянуться. Хорошо было бы нам раздаться и сделать наш отряд не столь глубоким". Но Геелу отвергает это как прием, пригодный для турнира, а отнюдь не для серьезного сражения, и вкладывает в уста Либрехта де Дормэля, одного из виднейших брабантских рыцарей, защиту другой точки зрения. Когда последний услышал клич: "Реже", он воскликнул в бешенстве: "Плотней, плотней и уже! Каждый ближе к соседу, как только можно, и мы сегодня прославим себя". Тогда все закричали: "Теснее! теснее! Ближе друг к другу!"
Наоборот, Вильгельм Бретонский рассказывает об одном французе, построившем в сражении при Бувине (1214 г.) всех своих рыцарей в один ряд; при этом он сказал: "Поле широко, развернитесь, дабы неприятель не мог вас окружить. Не подобает рыцарю быть щитом для другого".
Особым, заслуживающим внимания свойством широкого и неглубокого построения следует считать, наконец, то, что только оно давало возможность пехотинцам принимать участие в смешанном бою. Если конные бойцы надвигались такой густой колонной, как при Пилленрейте, то ни стрелки, ни копейщики не были в состоянии оказывать им поддержку: их растоптали бы лошади своих же всадников. Общая масса нюренбергской пехоты, в том числе и стрелки, объединившись в особые отряды, следовала поэтому на довольно большом расстоянии за всадниками и, таким образом, служила только прикрытием. Если действительно хотели, чтобы пешие участвовали в бою, то для этого необходимо было, чтобы рыцари построились редкими шеренгами, а при сближении их с неприятелем более широким фронтом это получалось само собою. Если же они подходили колонной по 20-30 лошадей в каждой шеренге, то, так как все стремились вперед, в каждый достаточно широкий промежуток вклинивался всадник из задних рядов.
Как ни велико принципиальное различие между построением клином и линейным построением (en haye), тем не менее обе формы могли существовать одновременно и применяться даже в одном и том же сражении, так как, повторяю, речь идет только о форме сближения с противником, а не о боевом порядке. И при атаке глубокой колонной предполагается, что в начале боя колонна развёртывается в линию, так как каждый ищет возможности пустить в ход оружие. Остается лишь та разница, что конница, наступающая колонной, образует значительно более узкий сомкнутый фронт, чем перестроившаяся уже издали.
При значительной численности войск должно было быть, разумеется, много колонн, наступавших рядом на определенных интервалах одна от другой. Если бы эти колонны следовали одна за другой, то последние колонны дошли бы до противника поздно или не дошли бы вовсе.
Известное различие между более поздним и ранним периодами заключается, может быть, только в том, что в XV в. число рыцарей уменьшилось по отношению к числу кнехтов, вследствие чего могло усилиться стремление организовать массу в отряды, сплоченность которых поддерживалась рыцарями.
В противоречии с построением различных колонн в одну линию находится, кажется, то, что мы с ранних пор все время слышим о соперничестве из-за "завязки боя". Уже в сражении на р. Унструт (1075 г.) швабы заявили, что это право принадлежит им издавна, а так как об этом факте сообщают два независящих друг от друга источника (Ламберт и Бертольд), то его можно считать достоверным. Еще до сражения при Земпахе (1386 г.) мы снова слышим об этом, а некоторые рыцарские корпорации в отношении определенных областей обеспечивали себе это право документально. Какое значение имело бы такое право, если бы отряды различных областей выстраивались рядом, друг около друга?
Объясняется это тем, что очень часто бои начинались раньше, чем армии успевали полностью перестроиться. Поэтому колонна, первой выступившая из лагеря, сталкивалась с противником и вступала с ним в бой раньше других, хотя эти другие отнюдь не держались позади, а всеми силами стремились выйти из походной колонны или из лагеря, чтобы сражаться бок о бок с завязавшей сражение. Следовательно, к противнику и в сражение шли как бы эшелонами, и часто случалось, что вступавший в бой первым оказывался и единственным сражавшимся, так как сражения часто не доводились до конца, а решались при первом же столкновении, когда одна из сторон в сознании своей слабости признавала себя побежденной. Быть в бою впереди всех представляло для славолюбивого рыцарства действительно желанное преимущество, хотя, как правило, колонны должны были держаться одна подле другой.
Для времени крестовых походов мы имеем документальные данные, подтверждающие тот взгляд, что понятие "завязки боя" не противоречит построению контингентов в одну линию ввиду эшелонного способа нападения, который, собственно говоря, обозначает лишь постепенно осуществляемое построение в один ряд. В сражении при Атаребе (1119 г.) Готье [VI] сообщает об отряде (acies) св. Петра, которому принадлежало право выступать впереди других и первым ударять на неприятеля. За ним следуют отряды Готфрида и Гвидо, но они не поддерживают атаки первого отряда, а, убедившись в его успехе, атакуют других противников и также побеждают их. Это не допускает иного толкования, кроме того, что 3 отряда вводились в бой поэшелонно [VII].
Как раз в течение крестовых походов эта эшелонная форма атаки возведена была в правило, - очевидно, по той причине, что здесь в качестве противника имели дело по преимуществу с конными лучниками. Эти, понятно, открывали свои действия как можно ранее; самым благоприятным для них временем были минуты перестроения противника. Если на Западе колонна, приходившая первой, тотчас же бросалась в бой, часто лишь по нетерпению и рыцарской недисциплинированности, то на Востоке для этого был объективный мотив: необходимость без промедления наступать на лучников, которые в противном случае могли нанести значительные потери. Как сокрушались в сражении при Арзуфе рыцари, когда Ричард Львиное Сердце по веским причинам не разрешил дать сигнала к атаке: они-де отданы на истребление неприятелю беззащитными. И как быстро бросились врассыпную турки, когда, по дошедшим до нас сообщениям, с их собственной стороны, - по записям Боаэддина, историографа Саладина, - их атаковали в конном строю вооруженные копьями рыцари! Нечто вполне соответствующее этому известно нам относительно сражения Генриха I с венграми в 933 г., когда быстрый натиск саксов не дал противнику времени выпустить по второй стреле, а Отгон Фрейзингенский сообщает, что в сражении с венграми в 1146 г. герцог Генрих Язомирготт стремительностью атаки предупредил обстрел своей армии венгерскими лучниками и перебил их, но затем сам был побежден рыцарями венгерского короля.
Вышесказанным исчерпывается основное во взаимоотношениях между рыцарями и конными лучниками.
Конные лучники - исконный род войск внутренней Азии - персов, парфян, гуннов, арабов, турок. Это оружие, как показывают беспрерывные военные успехи названных народов, - страшное, но только при известных условиях. Конные лучники оказывали бы еще меньшее сопротивление, чем это в действительности имело место, рыцарям-крестоносцам, наступавшим на них вооруженными копьем и мечом, если бы они не были снабжены холодным оружием приблизительно так же, как европейцы, и таким образом при достаточно численном перевесе могли принимать и рукопашный бой. Полную силу лучники могли проявить только на широкой равнине, имея достаточный простор, чтобы в любой момент уклониться от боя, а затем снова наступать, когда утомленный противник прекратит преследование. Поэтому корни этого рода войск следует искать в степных странах, где оружие лучников имело столь большие преимущества, что не боялись затраты больших трудов и усилий, для того чтобы в совершенстве овладеть им. Когда это искусство уже усвоено и по традиции передается из поколения в поколение, оно начинает распространяться и в других странах. Крестоносцы не замедлили убедиться в ущербе, нанесенном им этими наездниками, и попытались обезопасить себя от них, принимая даже турок к себе на службу. Первые "туркополы" встречаются в 1115 г., но уже защитники крепости Давида в Иерусалиме, после капитуляции поступившие на службу к Раймонду Тулузскому, составляли, вероятно, отряд конных лучников. Император Фридрих II, во время своих итальянских походов имел в войске пеших и конных сарацинских лучников. На Западе этот род войск не развился потому, что географические условия - горы, леса и болота - ограничивали возможность его применения [VIII].
Существует взгляд, в частности положенный Келером в основу всего его труда [IX], что рыцарство обычно строилось и сражалось в 3 эшелона. Положение это представляется ошибочным и ни в какой мере не применимым к рыцарскому войску. Нам придется еще вернуться к этому вопросу, когда проследим эволюцию рыцарства до превращения его в конницу и при этом установим, что именно следует понимать под техническим термином "эшелон".
Очень часто решающим оказывается первое же столкновение, первый момент, когда одна часть разбита и обращается в бегство. Если этого нет и дело доходит до более длительного боя, то задача рыцаря и вопрос его чести, по выражению германских эпических поэм, заключается в том, чтобы скакать сквозь ряды противника, поворачивать коня и скакать обратно, все время сражаясь, уподобляясь галльским всадникам, о которых рассказывает Цезарь (В. G. VII, 66) [X]. Расширение этого приема боя до "roulement perpetuel" (непрерывного движения взад и вперед) целых, следовавших одна за другой частей - есть фантазия, которая менее всего может быть согласована с представлением об отдельных эшелонах ("Treffen"), как о глубоких, в несколько линий колоннах. Точно так же рассказы о перемириях, которые заключаются в разгар боя, чтобы собраться с силами, или о посвящении противника в рыцари в перерыве сражения мы отнесем скорее на счет романтики, чем истории.
Сколько колонн в том или другом случае построено было рядом или одна за другой и насколько глубоки и широки были отдельные колонны, как это вытекает из основных принципов рыцарского боя, - этот вопрос существенного значения не имеет. Все решалось численностью, боеспособностью и уверенностью в себе отдельных бойцов, а прежде всего - известным порядком при встрече с неприятелем; форма построения определялась численностью войск и условиями местности. В плоскости тактики подлежат обсуждению, пожалуй, только те случаи, когда сообщается, что тот или иной отряд предназначался для оказания поддержки в случае необходимости, т. е., другими словами, - служил резервом. При этом следует отметить особый характер современного резерва, который должен создать перевес в решающий момент. Если при наличии двух армий одинаковой силы один из двух современных полководцев сразу же посылает в бой всю армию, а другой оставляет в резерве примерно одну треть ее, то он рассчитывает на то, что его две трети при сравнительной их слабости все же окажутся в состоянии некоторое время вести сражение и настолько расстроить ряды превосходящих сил противника, что, в конце концов, атака сохранивших порядок резервных частей решит исход сражения. В рыцарском войске нарушение боевого порядка в войске противника играло настолько незначительную роль, что не могло компенсировать отказ от введения в бой с самого его начала некоторой части войск. Резерв, вступавший в бой только после того, как главные силы чуть ли не разбиты, вряд ли мог бы поправить дело; в то же время это было бы поводом к обвинению полководца в том, что он вводит свои войска в бой, дробя их по мелочам. Значение резерва в рыцарском войске поэтому совершенно иное, чем в современном; именно там определенную часть на короткое время задерживали, с тем чтобы направить ее как раз в то место, которое оказывалось недостаточно защищенным против сплоченного и сильного противника. Выражаясь по-современному, дело идет не столько о резерве, сколько о задерживаемом эшелоне.
Случаи, когда сообщается, что уже победоносная часть терпит поражение от внезапно вступающего в бой резерва противника, например, при Тальякоццо, далеко не столь прочно засвидетельствованы источниками, чтобы давать право на принципиальные выводы. Вероятно мы имеем здесь не заранее обдуманный маневр, а результат случайности; в особенности, разумеется, совершенно исключается возможность того, что полководец сперва намеренно доводит дело до поражения главных своих сил в надежде бросить затем резервы на утратившего боевой порядок победителя.
Введение в бой последнего эшелона представляет последний возможный акт руководства. После того как полководец отдал распоряжение или вожди согласились между собой относительно места в строю каждого отдельного отряда рыцарей, короли и герцоги сами устремляются в сечу в поисках славы, не полководческой, а рыцарской [XI].
Если основным типом средневекового боя мы признали только внешне, до некоторой степени упорядоченные, усложненные поединки рыцарей при поддержке других родов войск, то, очертив типическое явление, мы не исчерпали всей массы возможностей. Мыслимы и засвидетельствованы обстоятельства, когда или рыцари оказываются вынужденными сражаться пешими, или вспомогательные роды войск получают особое и более серьезное значение.
Следует ли такой способ боя называть тактикой рыцарства - или нет - это только спор о словах. По определению Клаузевица, тактика есть применение боевых сил для целей сражения; сообразно с этим и рыцарское войско имеет свою тактику, а если принять во внимание, что существовали определенные распоряжения относительно боевого порядка отрядов применительно к тем или иным условиям, что резерв сдерживался или вводился в бой, что издавались приказы о построении и действиях стрелков и пеших кнехтов, что в случае надобности последним кое-когда даются и некоторые особые задания, то мы имеем налицо тактику в смысле искусства боевого управления. Тем не менее значение ее в такой степени ничтожно, что, по существу, правы те, которые не признают наличия тактики в рыцарских войсках.
Виоле ле Дюк однажды выразился так: "Утверждать, что феодальные армии не знали никакой тактики, - это почти равносильно тому, как если бы стали утверждать, что народ не имеет литературы, только на том основании, что мы не знаем его языка. Следовательно французский ученый считает, что науке только не удалось еще найти и вычитать в источниках тайны средневековой тактики; после того было потрачено много усилий, чтобы разрешить поставленную, таким образом, задачу и заполнить пробелы в наших сведениях, но сколько-нибудь прочные результаты достигнуты не были.
Разумеется, нетрудно вычитать то или иное из средневековых источников. Но как раз для наших целей источники эти имеют очень проблематический характер.
Большинство средневековых писателей не проявляет никакой склонности при описании отдельных случаев излагать то, что произошло в действительности или кажется им самим правдоподобным; напротив, они разукрашивают события; особенно это относится к самому волнующему и захватывающему из всех событий - сражению. Быть может, они считали, что не стоит труда запечатлевать действительные события; их изложение не притязает ни на что иное или, можно сказать, притязает на то, чтобы быть и правдой и поэтическим вымыслом. В самом деле, и для античной эпохи мы имеем такого же рода исторические источники, которыми без достаточной осторожности пользуются современные историки, но наряду с ними имеем некоторых подлинных исторических писателей, дающих нам возможность вскрывать истинные соотношения. По крайней мере в применении к одному, притом особенно важному, пункту - сражению при Каннах - мы имеем возможность сопоставить традиции того и другого рода, и я настоятельно рекомендую, так сказать, упражняться в этом сопоставлении и изучать детали данного Аппианом описания сражения при Каннах, с тем чтобы быть во всеоружии на случай отсутствия достоверной исторической традиции. Для средневековья это особенно важно, так как дух того времени фантастичен и некритичен, историки редко стоят на большой высоте, наконец, употребление чуждого латинского языка оказывается источником особенно опасных заблуждений. В историческое повествование непрерывно вторгаются реминисценции из античных писателей и вместе со словами вносятся понятия и образы, не соответствующие условиям времени. Ведь решился же историограф Барбароссы Рахевин рассказ об осаде Кремы просто списать с рассказа Иосифа Флавия об осаде Иерусалима Титом со всеми подробностями, разделением армии на 7 отрядов и т. п. Французский монах Рихерий (X в.) весьма пространно и в изысканных выражениях повествует о целом ряде военных событий, - например, о сражении короля Одо с норманнами в 892 г. Но эти рассказы - плоды собственной фантазии их авторов.
При таких наклонностях писателей единичное свидетельство, как бы ни казалось оно достоверным, дает крайне мало, и только при сличении описания событий на протяжении всей эпохи вырисовывается ясная картина ее характерных явлений.
При ознакомлении со способами ведения войны рыцарством становится также понятным, почему средневековье не создало действительной воинской дисциплины. Непосредственно для военных целей она бы ничего не дала. В самом деле, исход сражения всегда зависел от рыцарей; там, где они были стойки и пока они были стойки, они были опорой, жизненным нервом, костяком и для других родов войск, основой же рыцарства было высоко развитое личное чувство чести, для проявления которого строгая дисциплина явилась бы, может быть, только помехой. Для рыцаря недостаточно, что войско победило, он во что бы то ни стало стремится получить свою долю в этой победе. Личная слава есть та несовместимая с дисциплиной идея, которою он живет и которая заставляет его в бою искать поединка; эта идея дала византийскому императору Льву право сказать о франках, что натиск их в пешем и конном строю неистов, противостоять ему нельзя. Случалось, правда, что сражения бывали проиграны, потому что рыцари в безрассудной отваге действовали вопреки приказу; но это - лишь отдельные случаи, возможные и в самых дисциплинированных армиях, а при крайне ограниченной роли командования в рыцарском войске эти случаи не имеют особого значения. Главными минусами в результате отсутствия дисциплины приходится считать расстройство боевого порядка и стремление, вместо того чтобы вообще за это преследовать [очевидно, гримасы перевода - А.Т.], как можно скорее приступить к грабежу. Во время первого крестового похода однажды постановлено было отрезать в наказание нос и уши тем, кто до полной победы бросится грабить [XII]. Перед сражением при Бувине Филипп Август объявил, что им воздвигнуты в большом числе виселицы, на которые попадут все, кто до полной победы будет застигнут во время грабежа.
Жаждой добычи объясняется также стремление брать в плен тех, от кого можно было получить выкуп. Такое стремление усиливается по мере развития в рыцарстве сословного духа, заставлявшего видеть в противнике брата по ордену, товарища по оружию, которого естественно необходимо оберегать и щадить. Подобные гуманные чувства крайне опасны для подлинно воинского духа, и мы встречаемся с ними уже в очень раннюю эпоху. Ордерик рассказывает о сражении при Бремюле (1119 г.), в котором Генрих I Английский победил Людовика VI Французского, но убито было только 3 французских рыцаря, взято же в плен 140, "потому что они с ног до головы были одеты в железо и потому что из страха божьего и по товариществу друг друга щадили". Также Гиральд Кэмбрийский на 100 лет позже в числе других различий между валлийцами и рыцарями приводит то, что те стремились убивать, а эти - брать в плен. В боях австрийского рыцарства со швейцарцами мы слышим жалобу на грубых мужиков, которые умерщвляют, вместо того чтобы брать в плен.
Наглядные картины военной жизни и военной организации рыцарства дают нам многие места статутов рыцарских орденов, - в частности, Ордена храмовников.
Когда отряд собирается разбить лагерь, прежде всего огораживают веревками место для часовни; затем назначают место для магистра ордена, палатки для трапез, для комтура провинции и для провиантмейстера; остальные братья выбирают себе места, только когда раздается клич: "Располагайтесь, господа братья, во имя господне!" (гл. 148).
Храмовник без разрешения не должен удаляться от лагеря дальше, чем слышен звук голоса или сигнального колокола; из двух его оруженосцев один всегда должен держаться поблизости, в то время как другой отправляется за дровами или фуражем (гл. 149).
Рыцари до получения приказа не должны седлать коней и садиться на них. Они должны проверять, не забыта ли какая-либо часть снаряжения. В походе оруженосцы с оружием должны ехать впереди рыцаря, а те, кто ведет его лошадей (ибо каждый рыцарь имел 3 или 4 лошади) - сзади [XIII], и никто не имеет права оставить своего места в ряду, даже для того, чтобы на короткий момент испытать своего коня. Никто под страхом утраты орденской мантии не имеет права нападать без приказа или покидать ряд (гл. 162, 163, 166). Когда дело подходит к бою, начальник отряда берет знамя и выделяет 5-10 рыцарей, которые окружают его для охраны знамени. Эти братья должны рубиться с противником вокруг знамени и не имеют права ни разлучаться с ним, ни удаляться от него; остальные же братья, подойдя к противнику, могут напасть на него спереди и сзади, справа или слева, словом - там, где они могут нанести ему урон (гл. 164) [XIV]. Комтур носит обернутое вокруг копья запасное знамя, которое он развертывает, когда с главным знаменем случается какое-либо несчастье. Ему поэтому запрещается пускать в ход копье, вокруг которого обвито запасное знамя, даже когда для этого представляется подходящий случай (гл. 165, 241, 611).
Даже будучи тяжело раненым, рыцарь без особого разрешения не имеет права оставлять знамя (гл. 419, 420). Также в случае поражения рыцарь, под угрозой исключения навсегда из ордена, не смеет покидать поле сражения до тех пор, пока еще развевается знамя, а когда собственное знамя утрачено, рыцарь должен примкнуть к знамени иоаннитов или другому христианскому знамени. Лишь когда все разбиты, рыцарю можно искать спасения там, где бог поможет (гл. 168. 421).
Сопоставление этих орденских правил с современным уставом в такой же мере, как упомянутое выше построение колонн, при Пилленрейте, выявляет всю разницу между рыцарством и кавалерией. У рыцарства мы не находим ни малейшего намека на упражнения в конном строю, перестроения, повороты. Все, что мы знаем о руководстве, ограничивается запрещением покидать ряды без приказания и бросаться в атаку по собственному почину, - запрещение, которое в современном кавалерийском уставе признается уже излишним, - и предписанием, касающемся знамени. Следовательно, руководство стремится только к тому, чтобы, подходя к противнику, войско соблюдало равнение, а после того как бой уже начался, проводило его с крайней интенсивностью, держа высоко знамя.
Это как раз противоположно тому, чему учит современная кавалерийская тактика. "Прорыв, - говорится здесь, - есть прямое дело кавалерии в бою; он дает непосредственное решение боя. Только при сомнительном исходе прорыва последующий за ним рукопашный бой может дать делу иной оборот". Далее современный устав говорит: "Кавалерия никогда не бывает более слабой, чем после удачной атаки", и в силу этого придает решающее значение тому, чтобы, в случае необходимости, она вновь быстро построилась [XV] и чтобы, где только возможно, отдельные части ее вообще оставались в сомкнутом строю. У рыцарей этой цели в известной степени служит часть, охраняющая знамя; о сборе же, о сигналах и приказах во время боя вообще речи нет, как не упоминается также об обходе флангов, о мерах обеспечения флангов от неприятельского обхода, о второй боевой линии или о резервах, так как все решает самый бой, схватка. Тут уже нет места управлению боем: все предоставляется инициативе самого рыцаря, который должен наносить неприятелю урон, где и как только может.
Сплоченная часть в руках начальника есть основа действий кавалерии. Поэтому сигнал "к сбору" в ее упражнениях играет такую роль, что лошади сами пускаются в карьер к месту, откуда раздаются его звуки. Рыцарям неизвестны подобные упражнения, как неизвестны им и сигналы на трубах [XVI].
Более ранние исследователи военного дела средневековья часто поддавались естественному соблазну выискивать аналогии с современными явлениями, чтобы придать прошлому большую наглядность. Задача же нашего исследования прежде всего заключается в том, чтобы вскрыть фундаментальную разницу как между средневековым и всяким современным, так и между средневековым и античным войском. Рыцарство есть нечто совершенно иное, чем эскадрон кирасир с копьями. Сделаем еще раз попытку уяснить себе, почему в средние века мы не встречаемся с тактическими понятиями, известными нам из античной военной истории.
Искусство античных полководцев заключалось в том, что они умели использовать в благоприятном для себя смысле особые преимущества наступления и обороны, особенности каждого рода войск и условий местности, сводя в то же время на нет их невыгодные для себя свойства.
При Марафоне до определенного момента полководец удерживает всю армию в состоянии обороны, а затем мы постоянно видим, как некоторые части предназначаются для оборонительных действий с целью добиться в другом месте нужного для наступления перевеса. Для конного войска - это невозможно, так как всадники, способные только к наступательным действиям, не знают ни о какой обороне.
Вместе с тем отступает на задний план и тактическое использование местности. Рыцарское войско не может сражаться иначе, как на равнине [XVII]. В известных условиях получает значение обеспечение флангов, но значение это ничтожно [XVIII]. Конный бой быстро превращается в общую свалку, в которой фланги и фронт не играют больше никакой роли. Задачей боевого управления было - добиться не столько хорошего примыкания флангов к препятствиям, сколько достаточного простора для передвижений конных отрядов.
Взаимная поддержка различных родов войск хотя и была известна в средние века и в античной древности, но только в том смысле, что стрелок, пеший кнехт или легковооруженный всадник оказывали поддержку рыцарю; нельзя говорить о тактике соединенных родов войск потому, что ни один из трех вспомогательных родов войск не имел самостоятельного значения. Также не может быть и речи о том, что стрелки или пешие кнехты выдерживали вражеский натиск наподобие фаланги или легиона, дабы тем временем сделать для рыцарей возможным обходное движение; они были для этого слишком слабы.
Тактическая задача конного войска, следовательно, совсем иного рода, чем задачи греческого или римского войска. Соединение различных родов войск не имеет целью их взаимодействие, что только и создает подлинную тактику соединенных родов войск. В рыцарском войске все прочие роды войск служат только в помощь решающему - рыцарям. Выбор поля сражения и управление боем определяются исключительно требованиями и характером последних, но так как у них не существует оборонительного положения, а пересеченную местность они могут использовать только вполне односторонним образом, то изощренные тактические комбинации оказываются невозможными.
Пунктом, вокруг которого все вращается и который всему придает новый смысл, является ничтожное значение пеших кнехтов с холодным оружием. Рюстов когда-то обосновал это следующим образом: причина упадка пехоты в том, что ее не ценили. Но почему ее не ценили? У римлян некогда легионер имел большее значение, чем конный воин. Несомненно, пехота пришла в тем больший упадок, что, раз утратив свое прежнее положение, она не пользовалась более особым вниманием и не привлекала в свои ряды лучших и наиболее боеспособных. Но решающий мотив этого изменения заключается в том, что пехота перестала существовать как тактический организм. Средневековый пеший кнехт существует только сам по себе: он не член крепко сплоченной дисциплинированной когорты. Поэтому, в сущности, несправедливо упрекать пехоту в том, что она была никуда не годна: она не могла быть больше того, чем она была; можно даже сказать, что она не должна была быть больше, так как главным родом войск должны были быть и желали быть рыцари. Поэтому пехота даже в большом количестве отнюдь не была лишней, но была полезна и нужна рыцарям как дополнение, без которого им трудно было обойтись и во время самого сражения; вне сражения же - особенно во время осады - она были им совершенно необходима и незаменима.
Если резюмировать еще раз причины влияния крестовых походов на военное искусство рыцарей Западной Европы, то приходится отметить следующее:
Во-первых, они ознакомились с почти что новым для них родом войск - с конными лучниками; далее, вследствие невозможности возместить убыль в конном составе, они сами вынуждены были применять в бою пехоту совершенно иным образом, чем это принято и необходимо было на родине. И то и другое должно было повлечь за собою глубокие последствия. Приходилось тщательно изучать и развивать возможность взаимодействия различных родов войск. Как правило культивировалась практика смешанного боя. Пытались также ввести и у себя конных лучников как особый род войск. С целью иметь возможность лучше обороняться от внезапных нападений конных лучников, крестоносцы вынуждены были уделять походному порядку гораздо больше внимания, чем ему уделялось на Западе. Неоднократно встречаем мы упоминания о том, что шли тремя колоннами, одна около другой, чтобы со всех сторон быть готовыми к бою, что, конечно, возможно только в местности, предоставлявшей достаточный простор и свободу передвижения.

Примечания автора

[I] Издано Карлом Гегелем (К. Hegel, Chroniken d. deutschen Stadte, т. 11, 1864)

[II] По стр. 485. По сообщению на стр. 203 их было лишь 400.

[III] По письму Альбрехта (Stadte-Chron., II, 495), у него было 450 "gereisige Pferde", т. е. конных воинов, и "bei funfzig Drabanten" - около 50 человек оруженосцев и тому подобной свиты.

[IV] Келер, впрочем, неправ, когда на основании Длугоша ( "Hist. Polon.", XI, стр. 240, изд. 1711 г.) заключает, что поляки при Танненберге наступали в таком же боевом порядке.
Но по поводу боя при Гильтерсриде в 1433 г., где герцог Иоанн Неймаркский (или Нейнбургский) одержал победу над гусситами, Вюрдингер в "Kriegsgesch. v. Рауегn", использовавший архивы, сообщает о таком же построении рыцарей с поименным их перечислением, как при Пилленрейте. Знамена стояли в третьем ряду. Согласно же исследованию, пересланному мне окр. асессором Реймером из Нейнбурга, никаких сведений о построении клином не сохранилось. Рыцари, очевидно, стояли в пешем строю во главе штурмовой колонны, взявшей штурмом гусситский вагенбург.
Уставным, так сказать, порядком предписано построение клином в наставлении курфюрста Альбрехта Ахилла своему сыну Иоанну для похода против герцога Саганского - так называемое "Приготовление" ("Preparation") от 1477 г. Опубликовано в "Handbuch v. Gesch. d. Kriegsw.", Иенс, стр. 979 и след. в "Kriegsgeschichte". Einzelschr. d. gr. Gen.-Stab, 1884, вып. З. Знамена здесь находятся в 11-м, 14-м или 19-м ряду.

[V] До XV в. колонна "острием" не встречается.
Chacun conroy lente aleure
S`en av joint comme en quarreure,
говорит Гюйар (стих 11494) в своем описании сражения при Mons en Pevele (в 1304 г.); цитировано у Келера, II, 269. Возможно, что первым примером колонны острием служит построение рыцарей Дофинэ "en pointe" в сражении при Mons en Vimeux (в 1421 г.); цитировано у Келера, II, 226, прим. Одобрительные отзывы о построении "острием" из документов XV и XVI вв. - у Иенса (Jahns), 1,328,738,740. К концу XV в., при Максимилиане колонна, видимо, вновь становится четырехугольной. Леонард Фронспергер говорит о боевом построении "заостренными" колоннами, как об устаревшем, - Келер, т. 111,2, 251. Построение конницы в виде клина или ромба упоминается и в древности уже у Элиана (гл. XVIII) и Асклепиодота (гл. VII). В числе мотивов его применения, являющихся, вероятно, отчасти теоретическими фантазиями, приводится также, что при нем вождение и повороты легче, чем при построении четырехугольником. Относительно вождения это, очевидно, правильно; что же касается поворота, то я понимаю это в том смысле, что именно при таком построении не нужно было делать поворотов в собственном смысле слова, а легко можно было сделать полуоборот направо или налево, причем ромб превращался в квадрат.

[VI] Prutz, Quellenbeitrage, стр. 29: "Отряд святого Петра выступал впереди других справа; это был отряд, которому было присвоено право идти впереди и первым нападать на врага".

[VII] Это ценное наблюдение сделано было уже Геерманом (стр. 85), и Келер также присоединился к нему. Сражение в конечном счете все же окончилось тяжелым поражением.

[VIII] Келер (III, I, 95) собрал несколько цитат, упоминающих о них; так, Эдуард III Английский в 1356 г. сформировал гвардию из конных лучников. В томе с указателем, среди приложений, автор добавил еще одно место из Вигалуа (Vigalois). Я отношу сюда еще союзный договор ломбардских городов. ("Murat, Ant.", IV, 490). Настоящим родом войск они не стали и в Англии. В XV в. мы хотя и встречаем много конных лучников, но лошади служат им только средством передвижения, в самом же бою они спешиваются.
Сарацин Фридриха II Келер считает исключительно пешими лучниками. Тем не менее в "Annal. Parm. maj.", SS, XVIII, 673 прямо говорится, что в 1248 г. под Пармой в войске императора были "balistarii tam equites quam pedites" - "лучники, как конные, так и пешие".

[IX] Келер, I, р. V и III, 3, 355. Он утверждает, что до X в. строились еще в один эшелон, начиная с XI в. - в три.

[X] Келер (II, 35) собрал несколько примеров, которые в сущности свидетельствуют о том, что такого рода приемы на практике не дают того эффекта, как в эпических поэмах.

[XI] Известны только исключительно редкие случаи, когда король оставался вне фронта, как, например, при Аскалоне в 1125 г.; цитировано у Геермана, стр. 120. Или же престарелый король Ягелло при Танненберге в 1410 г.

[XII] Под Аскалоном, 12 августа 1099 г. Альберт Аахенский, VI, 42, по Рерихту (Rohricht, Geschichte d. 1. Kreuzz., стр. 200) (прим.8).

[XIII] "Привычки дня" Тевтонского ордена, составленные в значительной степени по образцу храмовников, в гл. 46 (Перльбах, стр. 111) гласят, что рыцарь в походе должен своих оруженосцев иметь впереди себя, чтобы лучше следить за своим вооружением.

[XIV] То же самое гласят правила Тевтонского ордена (Перльбах, стр, 117): "Ни один брат да не садится на коня, прежде чем не поднято знамя. После того как поднято знамя, каждый проявляет сколько есть у него сил телесных и душевных и возвращается к знамени, когда сочтет соответствующим".

[XV] "Самым слабым моментом кавалерии является момент непосредственно следующий за удачной атакой; этот момент слабости не бывает настолько коротким, а порядок, спокойствие и сомкнутость восстанавливаются не настолько быстро, чтобы конница была в состоянии противостоять всем возможностям". Инструкция генерала-майора Карла фон Шмидта, Берлин 1876, стр. 152.

[XVI] Я не припоминаю, чтобы в каком-либо из средневековых источников мне пришлось читать о сигналах во время боя. У храмовников в лагере сигналы подавались звоном колокола. По Готье (Прутц, стр. 27), перед сражением при Атарибе князь Роджер приказал всем при первых звуках трубы (audito primo sonitu gracilis, это род трубы, greille) вооружаться, при втором -- собираться, при третьем - являться к богослужению. Когда затем начинается бой (стр. 29), христиане двигаются gracilibus, tibiis, tubisque clangentibus (при звуках рогов, флейт и труб). И герцог Иоанн Брабантский перед сражением при Воррингене, чтобы вселить бодрость в воинов, приказывает, чтобы трубачи играли так же, как при штурме или при начале турниров. "Minstrere" переставали трубить, когда опускалось герцогское знамя, но вновь начинали, как только оно опять поднималось (Ян фон Геелу, стихи 5668, 5694, стр. 211, 212). Келер, III, 2, 340, из этого выводит заключение, что речь идет об общепринятом обычае и что трубачи держались поблизости от знамени, чтобы обозначать его местонахождение, даже если бы оно было скрыто облаком пыли. Это заключение во всех отношениях неосновательно. Дюканж цитирует из "Vita St. Pandulfi", II, 15: "трубу, при помощи которой, как я сказал, подается сигнал для начала боя".

[XVII] Геерман (Heermann) в своем труде о западном войске в эпоху первого крестового похода (стр. 103) установил, что все те 12 полей сражения, условия местности которых известны (как Дорилэй, берега Антиохийского озера, Антиохия, Аскалон, Рамла (1101 г.), Яффа, Рамла (1105 г.), Сармин, Мерджи-Сефер, Атареб, Хаб), представляли собой равнины, и что ни в одном источнике не упоминается о неблагоприятных условиях местности, о борьбе из-за удобных позиций, лесов и т. д.
Император Лев (Тактика XVIII, 92) говорит, что франки не любят сражаться в пересеченной местности, так как для них с их копьями обычно нанесение резкого удара (шок). Этот термин, конечно, нельзя понимать в современном его смысле.

[XVIII] Именно этот прием играл роль в бою с конными лучниками, т. е. в крестовых походах. Геерман (стр 103) относит его к тактике мусульман, которые при своем значительном численном превосходстве стремились к охвату христиан. Это значительное превосходство сил неверных следует от[в]ести как христианскую легенду; причину правильнее искать в различии вооружения.